И вновь я о том, что воспринимать славянскую мифологию как совокупность Имен Богов и прочих мифологических персонажей, – значит совершать стратегическую ошибку. А славянском материале такое не работает (вернее, работает конечно же, но до определенной степени, и выше «потолка» родноверия с таким подходом просто не подняться). Сила славянской мифологии не в именах, а в глубоких и богатых образах.  Поэтому нам, в первую очередь надо сосредоточиться на Образах и уже потом, по желанию, отождествлять с этими образами те или иные имена. Приведу один пример (к тому же связанный с основной темой статьи ниже) – с Солнцем. Следуя «традиционному» подходу, мы открываем тот или иной мифологический словарь и  находим там Дажьбога/Хорса как бога солнца. Мы, будучи язычниками, можем даже начать поклоняться данному богу, но все, что будет у нас в голове, вся образность  – это молодой мужчина (иногда на коне или на колеснице) с сияющим солнцеподобным нимбом, дарующий нам свет и тепло.

Однако, если бы мы погрузились в образность Солнца, то нашли бы там и такие неожиданные черты, как  связь Солнца со Смертью, например («…хотя Солнце и бессмертно, оно каждую ночь спускается в царство мертвых; следовательно, оно может уводить вместе с собой людей и умерщвлять их на закате; с другой стороны, оно может также сопровождать души по низшим сферам и возвращать их обратно на рассвете следующего дня… Солнцу, которое с точки зрения рационального мышления воспринимается прежде всего как «доступная пониманию» иерофания Неба и Света, поклонялись как источнику «темной» энергии.» [1]). Для современных язычников-родноверов такое – в принципе непредставимо, потому что они имеют для Смерти отдельное Имя – Мару/Морену.

В общем, изучение образов – первично. Именно образы в славянской мифологии наполнены подлинной Силой и Глубиной.  И сегодня – один из примеров такой глубокой образности, на материале загадок о Смерти – «Птица (Веретено), сидящая на дереве»:

«…В загадках может быть представлена совокупность, состоящая из триединства символов ‘горы’, ‘дерева’ и ‘птицы’:

На горе Волынской стоит дуб Ордынской, на нем сидит птица Веретено.., (Р—1640). Скрытому концепту ‘смерть’ могут соответствовать в тексте загадки два символа:

‘гора’ и ‘дерево’ (‘дуб’): На горе Горенской стоит дуб Веретенской.. (Р—1644),

‘дерево’ и ‘птица’: Стоит дерево, на дереве — птица (Р—1636) или один символ:

‘дерево’ (‘столб’): Стоит столб, этого столба никому не перейти, не переехать (Р—1637);

‘птица’: Сидит птица на кусту, молится самому Христу (Р—1642)

И профанированные образы: Летит орел через немецки города (Р—1635), Сидит сова на корыте (Р—1638).

Образ дерева, кроме обозначения смерти, используется в загадках о солнце и годе; эти три концепта сравнимы по значимости в космогонической модели порождения мира. Сопоставим тексты загадок о смерти, солнце и годе:

‘Смерть’: На горе Горенской стоит дуб Веретенской. Мимо дуба не пройти, не проехать ни царю, ни царице, ни добру молодцу (Р—1644); На горе Волынской стоит дуб Ордынской, на нем сидит птица Веретено, сидит и говорит: ≪Никого не боюсь: ни царя é Москве, ни короля в Литве≫ (Р—1640); У темном бору на дубу сидить птиця-синиця, eci до neï йдуть, eci ïï бояться, а нихто eid neï не втене (У—1400); За табою стащь дуб, нгхто яго не аб’едзе: ni цар, нг царыца, ni красна дзявща (Бл—3000). Подобным образом загадывается концепт ‘намогильный крест’: На горе Горынской стоит столб Воротынской, никто его не минует: ни царь, ни царица, ни красна девица (Р—4958).

‘Год’: На горе Горенской стоит дуб Волынской, никто его ‘не обойдет, никто не объедет (Р—4958).

‘Солнце’: Стоит дуб-стародуб, на том дубе птица-веретеница: никто ее не достанет: ни царь, ни царица, ни красна девица (Р—145).

*******

Метафора ‘веретено’3 (птица Веретено, дуб Веретенский) объясняется, по-видимому, тем, что прядение, ткачество, плетение — древние символы сотворения мира и человеческой судьбы: оборвется нить жизни, остановится веретено4, на которое эта нить накручена, — оборвется сама жизнь. В славянской мифологии небесные девы (вилы, роженицы) пряли нити жизни, привязывающие человека к земле, к миру. Номинация вила происходит от глагола вить {плести, скручивать); вилы, как и скандинавские норны, обитали в дупле огромного мифического дерева [Филатова—Хельберг, с. 151—153]. А дуб Веретенский — Волынский — Ордынский — Стародуб и т.п. в загадках и вообще в фольклорной модели мира — Это все то же священное дерево, славянский вариант мирового дерева5. Символика прядения, ткачества, шитья и т.п. тесно связана с символикой судьбы. Этимологически ‘веретено’ и ‘время’ связаны через глагол ‘вертеть’ с именем древнего Вертуна, божества перемены и смены времени года [Филатова—Хельберг, с. 153]. В идее перемены как раз и заключается то общее, что объединяет эти три концепта — солнце, год и смерть, которые в образной части загадок представлены сходным образом; это общее объединяет образы вертящегося солнца, крутящегося веретена с ≪веретенообразным деревянным календарем, с годовым циклом, а также жизненным циклом, заканчивающимся смертью≫.

Сакральное дерево и сакральная птица Веретено как образы смерти характеризуются в загадках следующим образом: птицу все боятся, никто от нее не уйдет, она же никого не боится: ни царя в Москве, ни короля в Литве (Р—1640), она имеет власть над людями и зверями, над птицами и рыбами (Р—1642),

однако ее власть ограничена тем, что она не имеет власти над самой собой, она все видела, всего много едала … а того не едала, чего в море недостало (Р—1641).

Сакральное дерево (дуб) олицетворяет неумолимость судьбы, неотвратимость конца, смерти: этот дуб никому не перейти, не переехать, хлебом не отманить, деньгами не закупить (Р—1637), мимо дуба не пройти, не проехать ни царю, ни царице, ни красной девице, ни доброму молодцу (Р—1644).

Загадки такой структуры и семантики распространены в основном в восточнославянском регионе, особенно они свойственны русской традиции. Это свидетельствует о большей архаичности русских загадок, которые, по-видимому, возникали в эпоху, когда были актуальны семиотические связи с образом мирового дерева. Загадки о смерти, представленной образом дерева и птицы на нем, а также о солнце, представленном теми же образами, зафиксированы только в восточнославянском фольклоре; загадки о годе, представленном в образе дерева, отмечены во всех славянских регионах: восточнославянском, южнославянском и западнославянском, ср.: Стоит дуб, на дубу двенадцать гнезд, на каждом гнезде по четыре синицы,.. (Р—4947); Едно дърво има дванайсет клона, на всеки клон по чвтири гнезда, във всяко гнездо по седем пиленца (Бг—201); Stoi dqb, та cztery odnogi (Π—654): Stoi buk, na tym buku dwanascie konarow, а па tych konarach po czworo mtodych (Π—868)…

3 Ср. также загадку о лучах солнца: Из окошка в окошко — золотно веретешко (Р—184); в загадке о годе веретено обозначает дни недели: Стоит дом в двенадцать окон, в каждом окне по четыре девицы, у каждой девицы по семь веретен… (Р—4939).

4 Спящая красавица в сказке укололась о веретено и должна была умереть, только могуществом доброй феи смерть была заменена столетним сном.

5 Дерево (священный дуб) помещается в загадках на горе Горенской (Р—1644), на море, на океане, на острове Буяне (Р—1641), в темном бору (Р—1643), на городе на Сияне (Р—144), у темном бору на лугу (У—1400) и др. Видимо, все эти обозначения локуса дуба изосемантичны, называют некое сакральное пространство…

» [2].

В общем, выше мы видим очень глубокий образ, в котором пересекается очень много смыслов. Дерево как символ смерти (ср. рус. «дать дуба» в значении «умереть»), и как символа времени (кстати, в славянской мифологии есть мотив «отправки на дерево» мифологических персонажей, символизирующих конкретные даты календаря – «А колядки, вы—на дуб, на дуб!», «Ой, масленица, потянися, ты за дуб, за колоду зацепися!», «До бору, Юрья, до бору, да посадим Юрка на хвою». В восточнославянских веснянках на вершину дуба отправлялись «сложенные в решето» обрядовые песни, сроки исполнения которых заканчивались [3]). Солнечные лучи как нити (ср. загадки о солнечном луче «из окна в окно готово веретено»), и наконец, Солнце/Смерть в виде птицы (древнего символа связующего звена между богами и людьми и символа души/духа). Важно, во первых, что все это – различные грани одного и того же цельного образа, а во вторых – то, что это – символизм именно славянской мифологии. Так, в цитате выше, уже упоминался древнеиталийский бог времени  Верту(м)н (ср. с праслав. * vermę̀ (vert-men-Ø), который изображался преимущественно в виде садовника с садовым ножом и плодами [4]. Сравните данный образ  с нашим – с Птицей Веретено, сидящей на вершине годового древа.

Максим Сухарев

04.02.2020

Источники: